А.Варшавский.

Полтораста квадратных километров суши

(В книге: Все, что выше материка. М.: Детская литература, 1964., стр. 106-130.)

стр.106

1

... Еще многое неясно было в ту пору. Еще чуть ли не каждая экспедиция открывала новые острова и архипелаги; еще можно было ходить неизведанными путями; еще ждали своих исследователей и Гаваи, и Соломоновы острова, и побережье Северной Америки...
В 1721 году голландский мореплаватель адмирал Роггевен пустился в долгое и трудное плавание. Он хотел отыскать Южный Континент, который, как ему думалось, лежит к западу от Южной Америки. Ведь как будто бы видел здесь сорока годами ранее английский флибустьер Дэвис (так, во всяком случае, он уверял) какую-то землю.

Миновав южноамериканский материк и двинувшись на северо-запад, примерно в тысяче восьмистах милях от побережья, далеко в океане, Роггевен увидел небольшой, треугольной формы скалистый остров.
Это случилось шестого апреля 1722 года.

стр.107

2

Был первый день Пасхи. Три фрегата Роггевена подошли к безлесному острову под вечер. Адмирал не рискнул подвести свои корабли вплотную к берегу.
Но, еще даже не зная толком, что именно он открыл, Роггевен принимает решение: островом Пасхи, землей Пасхи, в память о том дне, когда он подошел к острову, назовет он открытую им твердь. Это и звучит красиво: «Остров Пасхи».
Утром какой-то смельчак-островитянин подплыл на лодчонке к кораблям и был поднят на борт адмиральского судна. Больше всего гостя интересовало само судно. Он очень внимательно осмотрел и мачты, и снасти, и орудия, что были направлены на его родной остров. Предложенную ему чашу вина он выплеснул, что-то приговаривая, но еду взял и ел с аппетитом.
Из невозмутимого состояния его вывело только зеркало: увидев в нем свое отражение, он прыгнул в сторону, пытаясь избегнуть столкновения с упредившим его, более удачливым соплеменником.
Потом была музыка, под звуки которой гость принялся танцевать; потом на корабли поднялись другие островитяне. Они прибыли отнюдь не с пустыми руками, в их лодчонках были вареные и жареные куры, какие-то съедобные корни. Они одаривали моряков и сами, в свою очередь, охотно принимали подарки.
Но мирные отношения были внезапно нарушены.
Виноват был один из матросов. Когда группа голландцев, высадившись на берег, оказалась в окружении островитян, он, закричав: «Теперь время стрелять !» - пальнул из ружья. Его примеру последовали другие, и через какую-нибудь минуту на землю своих предков полегло человек десять убитых. Среди них и первый знакомец моряков.
Испуганные жители разбежались куда глаза глядят. Потом они вновь собрались в группки и, очевидно, пытаясь втолковать воинственным пришельцам, что не собираются с ними воевать, вынесли какие-то штандарты, сделанные из коры, принесли еще кур.
Кое-как мир был восстановлен, и голландцы сумели осмотреть остров. Они обратили внимание, что земли тщательно возделаны, что люди веселы, крепки телом, с правильными, а нередко и красивыми чертами лица.
Среди аборигенов преобладали такие, у которых цвет кожи был смугловатый, напоминающий своим оттенком цвет кожи испанцев. Но

стр.108

встречались и более темные, а также и почти совершенно белые. И чуть ли не всех с головы до ног покрывала затейливая татуировка.
Кто были эти люди? Когда они населили далекий остров?
Незнакомые корабли и неведомых моряков в основном встречали мужчины. Матери и детишки находились где-то в укрытии, а где, голландцы толком так и не разобрали, хотя некоторые дома, напоминающие перевернутую кверху дном длинную лодку, низенькие, покрытые глиной, а сверху кое-где и листьями, с узким входом и с циновками для лежания, видели.
Остров был, в общем, довольно скуден растительностью, каменист, холмист. На нем не было ни рек, ни ручейков. Не радовал он и буйной роскошью зелени, деревьев, цветов. Но не чувствовалось и запустения. Бататы, сахарный тростник, всякого рода съедобные корни и растения произрастали в изобилии. Пищу местные жители приготавливали на раскаленных камнях, разводя в ямах костер.
Обратили внимание голландцы на то, что у многих островитян, в том числе и у первого их гостя, оказались несоразмерно большие, вытянутые ушные мочки. Один из сподвижников адмирала так и записал: «длинные уши, свисавшие на плечи».
Это было не единственное, что поразило моряков.
Еще сидя в лодках, они приметили на берегу какие-то совершенно необычные статуи. Огромные, в добрых десять-пятнадцать метров высотой, человеческие фигуры без ног, с весьма приблизительно намеченным торсом, с надменными, недобрыми, очень вытянутыми, колоссальных размеров лицами – длинные носы и длинные вытянутые уши, они стояли на каменных платформах, увенчанные большими цилиндрическими камнями – то ли головными уборами, то ли какими-то напоминающими мельничные жернова париками. Статуи выстроились вдоль берега, спиной к морю, иные оказались и в глубине острова.
Беренс, один из участников экспедиции, записал, что вечером перед этими статуями островитяне зажигали костры и, почтительно склонив голову, рассаживались вокруг на корточках.
Вид изваяний, их размеры буквально потрясли моряков. Было непонятно, кто их изготовил, зачем они стоят здесь, мрачные, суровые, странные. Было непонятно, как их доставили, как установили, как умудрились взгромоздить им на головы «шапки».
Такого острова моряки еще не встречали.
Они, наверное, удивились бы еще больше, если бы знали, что гигантские статуи, каждая весом в много тонн, вовсе не из глины, как они думали, а из камня, что на острове их значительно больше, чем они заприметили, что немало другого любопытного, необычного на острове. Не будем, однако, забегать вперед – ведь мы пока еще только в начале XVIII века. И у Роггевена нет ни времени, ни охоты задерживаться: впереди долгий и трудный путь.
Пробыв на острове в общей сложности не более двух суток, корабли вновь выходят в открытое море.

стр.109

... И снова волны и небо, снова пытливо всматривается в морскую даль впередсмотрящий. Скрипят видавшие виды снасти, и попутный ветер упруго надувает паруса.
Эскадра идет дальше, она идет через всю ширь Тихого океана, держа путь на запад.

3

Проходит пятьдесят с лишним лет. В 1774 году к неуютным берегам острова Пасхи подошли корабли Джемса Кука, удачливого капитана английского флота.
Островок не очень нравится ему. Может быть потому, что сказывается усталость, что Кук надеялся пополнить оскудевшие запасы, набрать чистой, свежей, вкусной воды, а ее-то и не оказалось. Местные жители довольствуются солоноватой и грязноватой водой. Нет свинины, мало кур. И это все не воодушевляет.
Возможно, и потому, что явно неладно на острове. Печальны его пустынные берега, заброшены поля, повержены в прах многие статуи. Прячутся где-то (быть может, в тайниках в глубине острова) женщины и дети.
«Природа не была щедрой, создавая этот остров, - запишет Кук в своем дневнике. И добавит: - Хотя жители встречают чужеземцев гостеприимно и охотно продают съестные припасы по исключительно низким ценам – мы, в частности, приобрели здесь немало картофеля, сахарного тростника и почти ничего не дали островитянам, - европейским народам не имеет, однако, смысла оспаривать друг у друга честь открытия острова Пасхи. На берегах его нет безопасных мест для якорных стоянок, нет леса, нет хорошей пресной воды».
Но корабли отчаливают не сразу. Кука, так же как и в свое время Роггевена, интересует быт островитян, их внешний вид, их язык и, разумеется, загадочные статуи. Он запишет: «Я склонен предположить, что эти колоссальные каменные изваяния отмечают места погребения определенных племенных или родовых групп».
И он первый выскажет предположение, что статуи, вероятно, поднимали следующим образом: под верхний конец лежащего на земле изваяния подкладывали камни и, мало-помалу передвигая их к основанию статуи, подводя все новые и новые опоры, воздвигали на пьедестал.
Но такую работу, по мнению Кука, современные жители острова осуществить не могли.

4

Потом остров посещался неоднократно. Он стал даже своего рода знаменитостью: загадочные его статуи, сам он привлекали внимание многих.
Примерно то же, что видел на нем Кук, увидел и Лаперуз, чьи

стр.110

корабли двенадцатью годами после куковских «Резольюшен» и «Индевор» пришвартовались в той же небольшой бухте на западном берегу. И так же как и Лаперуза, следующего мореплавателя, Юрия Лисянского, прибывшего на остров Пасхи в 1804 году, поразили высеченные из каменных глыб великаны. Но теперь почти все статуи были повалены. Впрочем, в бухте Кука еще стояли на своих аху – алтареподобных террасах – четыре статуи, а по соседству, в Винапу, - семь.
Двенадцать лет спустя, в 1816 году, прибыла еще одна русская экспедиция во главе с Коцебу. Теперь в бухте Кука все изваяния были повалены и разбиты. Из семи статуй в Винапу остались только две.
И уже далеко не так добродушны и гостеприимны были местные жители. Они помнили, как насильно, после кровопролитного сражения, посадили на чужеземный корабль и увезли в плен полтора десятка их соплеменников. Это случилось в 1803 году. Корабль был американский, учинил злодейство капитан Александр Адамс.
А почти через шестьдесят лет после Адамса, в 1862 году, в канун рождества, к острову причалила целая флотилия: семь перуанских парусников.
Высадившиеся на берег моряки разбросали шляпы, косынки, платки, всякие украшения. Когда собравшиеся невдалеке островитяне, прельстившись дарами, подошли поближе, незваные «гости» набросились на безоружных людей. Мужчин, женщин вязали, сопротивлявшихся избивали. Тех, кто пытался найти спасение в бегстве, убивали.
Тысяча человек, чуть ли не все население острова, стали пленниками цивилизованных пиратов.
К тому времени, когда работорговцев все же заставили возвратить домой похищенных островитян, в живых осталось лишь пятнадцать человек. Остальные погибли: около девятисот человек, - от непривычных условий, болезней, тяжелой работы; восемьдесят пять скончались в пути.
Те, кто возвратился на родину, принесли с собой оспу и желудочные заболевания.
Смерть не щадила ни старых, ни малых.
Сто одиннадцать жителей остались сто лет назад на острове Пасхи.

5

Этих сто одиннадцать чудом уцелевших жителей ждало еще одно испытание.
В 1864 году на острове появился французский миссионер Эйро. Он поставил своей целью обратить островитян в христианство. И преуспел. Кстати говоря, к тому времени на многочисленных платформах не было уже ни одной статуи – все они были давно повалены. Не удалось повалить только частично врытые в землю изваяния, что были обнаружены людьми Кука у подножия вулкана Рано-Рараку.

стр.111

Эйро очень хвалил островитян за то, что они сбросили на землю «идолов». Каково же было его удивление, когда однажды он увидел, что его паства – так ему, во всяком случае, показалось – поклоняется каким-то кускам дерева! Иные из этих деревяшек были чуть ли не в метр длиной. На них были вырезаны не то какие-то узоры, не то украшения, не то слова. «Кохау-Ронго-Ронго» («говорящее дерево») – называли эти таблички местные жители.
Амулеты?! Этого Эйро стерпеть не мог. Он приказал жителям острова приносить ему все «говорящие таблички» под страхом проклятия и отлучения от церкви и жег их. Сухое дерево горело и ярко сгорало дотла.
А несколько лет спустя выяснилось, что «амулеты», которые так усердно уничтожал фанатичный аббат, - таблички с древнейшими письменами жителей острова Пасхи.
Единственные таблички с письменными знаками, найденные во всей Полинезии!
... В июне 1871 года мимо острова Пасхи проходил русский корвет «Витязь». Когда судно поравнялось с треугольным безлюдным островом, на его палубу вышел невысокого роста бородатый молодой еще человек. Долго глядел он в подзорную трубу на загадочный остров.
Николай Николаевич Миклухо-Маклай отправлялся в свою первую научную экспедицию на Новую Гвинею.
На Таити во время двухсуточной стоянки он познакомился со священником Тепано Яуссеном.
Незадолго до этого Яуссен получил в подарок клубок тонкого шнурка, сплетенного из волос. Шнур был намотан на небольшую деревянную дощечку, всю покрытую какими-то изображениями, выцарапанными ножом. Оказалось, что ее привезли переселенцы с острова Пасхи и что нанесенные на нее знаки – это знаки священного письма. Тогда он связался со своим коллегой Ипполитом Русселем, сменившим Эйро на посту миссионера на острове Пасхи, и попросил его разыскать таблички с кохау-ронго-ронго – «говорящим письмом». Но табличек почти не осталось – Эйро преуспел в своем фанатичном рвении.
Яуссен поведал обо всем этом русскому путешественнику и подарил ему одну из своих дощечек. Миклухо-Маклаю удалось раздобыть еще одну. Так у него оказались две поистине бесценные дощечки: одна длиной шестьдесят с половиной сантиметров, похожая на нож или обломанный кусок весла, другая длиной сорок один сантиметр, напоминавшая очертаниями знаменитый австралийский бумеранг.
Он привез их с собой в Россию. А год спустя написал даже о них специальную статью. Так же как и Яуссен, он высоко оценивал кохау-ронго-ронго, но, так же как и Яуссен, не мог прочитать тексты.
К тайне статуй на острове Пасхи, к тайне происхождения его населения прибавилась и тайна его письменности.

стр.112

Прошло еще шестнадцать лет. В 1888 году к «ничейному» островку подошел чилийский военный корабль. Высадившиеся моряки водрузили на берег флаг и объявили жителям, что отныне остров будет принадлежать Чили.

6

... У официанта было университетское образование, и ему не хотелось быть официантом. Но что поделаешь! Шла война, и солдат не часто спрашивали, где именно предпочитают они служить. Тем более, что за отсутствием второго фронта норвежские войска сопротивления дислоцировались в Канаде и боевых действий не вели. И официанту не оставалось ничего другого, как исполнять свои обязанности и ждать лучших времен. Потом он стал офицером-десантником. В 1944 году он побывал в Мурманске, а оттуда, через Киркенес, в числе первых проник на оккупированную территорию Норвегии.
Год спустя, как и миллионы других людей в СССР, Англии, Норвегии и других странах, он снял наконец военную форму.
А еще два года спустя имя его стало известно всем. Вместе с пятью друзьями он совершил невиданное. На небольшом плоту, выйдя из порта Кальяо в Перу, он за сто дней благополучно проделал путь в четыре тысячи триста морских миль и высадился на полинезийском атолле Рароиа, что в архипелаге Туамоту.
«Знаем, - скажете вы, - читали. Зовут этого бывшего официанта и десантника Тур Хейердал. И речь идет о его знаменитом путешествии на плоту «Кон-Тики»».
Ну что ж, это верно. Но знаете ли вы, что «Кон-Тики» вовсе не первая книга Тура Хейердала, а путешествие на плоту – вовсе не первое его путешествие. И что не из любви к путешествиям как таковым и даже не из спортивного интереса затеял он экспедицию на «Кон-Тики».

7

Шестого октября 1914 года (уже рыскали у южных берегов нейтральной еще в тот год Норвегии немецкие подводные лодки) в маленьком городишке Ларвике в семье владельца пивоваренного завода Тура Хейердала родился ребенок. Мальчика назвали в честь отца. И отец не сомневался, что, так же как и он, наследник станет хорошим пивоваром.
Но Тур Хейердал-младший не оправдал его надежд.
Сорок лет спустя он напишет: «Я могу с уверенностью сказать, что едва ли не с молоком матери впитал интерес к изучению чужих народов и желание изучать животных». С молоком матери в том смысле, что фру Алисон – до замужества служанка в Тронхейме, а потом заведующая краеведческим музеем в Ларвике – увлекалась

стр.113

географией, народоведением, естествознанием и привила ко всему этому любовь сыну.
Уже с пяти лет маленький Тур приносил разысканных в недальних еще прогулках птиц, ежей, ящериц, бабочек. А в семь лет ему было отведено для его личного «музея» специальное место – угол в сарае.
Это было всерьез и надолго. «Музей» Тура-младшего стал даже своего рода местной достопримечательностью. Во всяком случае, когда Хейердал еще учился в школе, один из учителей привел сюда целый класс. Что греха таить! В обмен на диковинных рыб и животных Тур нередко отдавал не только книги о Тарзане – в те годы для мальчишек лишение нешуточное, - но даже пивные дрожжи с отцовского завода – любовь требует жертв! И он же, организовав в младшем колледже «дом животных», исходил, излазил все окрестности Ларвика. Часами мог он сидеть возле какого-нибудь озерка, поджидая свой очередной «экспонат» - черепаху, саламандру...
В девятнадцать лет он стал студентом-зоологом и одновременно журналистом. Писал всякие забавные очерки о своих пока не очень известных путешествиях: восхождениях на горы, пеших и лыжных походах. Иллюстрировал все сам, сам же снабжал фотоснимками. И в 1938 году выпустил небольшой сборник, составленный из этих очерков.
А годом раньше Хейердал пришел к твердому убеждению, что должность лабораторного исследователя, кабинетного ученого не для него.
Так он очутился на острове Фату-Хива, на Маркизских островах, и тема его дипломной работы была сформулирована следующим образом: «Действие географической изоляции на жизнь животных». Он тщательно изучал действие этой самой географической изоляции на уединенном острове вместе со своей молодой женой, честно собирая всевозможных представителей фауны, а заодно и изображения неведомых богов и таинственные безделушки, остатки давно вымершей культуры, когда однажды, уже по прошествии чуть ли не года, ему вдруг пришла в голову мысль, о которой он сам впоследствии так красочно рассказал в своем «Путешествии на Кон-Тики».
Помните? «В тот памятный вечер мы, как обычно, сидели в лунном свете на берегу Великого океана. Завороженные сказочным зрелищем, мы чутко воспринимали все, что происходило вокруг. Наши ноздри вдыхали аромат тропических цветов и соленого моря, слух улавливал шорох ветра, перебиравшего листья деревьев и пальмовые кроны. Через правильные промежутки времени все звуки тонули в гуле прибоя – мощные океанские волны несли свои пенящиеся гребни вверх по отмели, чтобы разбить их вдребезги о прибрежную гальку...
- Странно, - заметила Лив, - на той стороне острова никогда не бывает такого прибоя.
- Верно, - ответил я, - здесь наветренная сторона, поэтому волнение никогда не прекращается.
И мы продолжали любоваться валами, которые, казалось, упорно твердили, что идут с самого востока. Извечный

стр.114

восточный пассат – вот кто теребил поверхность воды, вспахивая ее, и гнал борозды впереди себя, через линию горизонта вон там на востоке, и прямо на эти острова, где неугомонный бег волны наконец разбивался о рифы и скалы. А ветер легко взмывал ввысь через лес и горы и продолжал беспрепятственно свой полет от острова до острова, вдогонку заходящему солнцу. И так с незапамятных времен... Волны и легкие тучки с неуклонным постоянством переваливали через линию далекого горизонта на востоке. Это было отлично известно первым людям, достигшим этих островов. Об этом знали здешние птицы и насекомые. Наконец, этот факт определял здесь все развитие растительного мира. А там, далеко-далеко, за горизонтом к востоку, лежал берег Южной Америки. Восемь тысяч километров отсюда, и все время вода, вода.
Мы смотрели на летящие облака и волнующийся в лунном свете океан и прислушивались к рассказу старого полуголого человека, который присел на корточки перед затухающим костром, глядя на тлеющие угольки.
- Тики, - произнес старик задумчиво. – Он был бог и вождь. Это он привел моих предков на острова, где мы живем теперь. Раньше мы жили в большой стране, далеко за морем...
Старый Теи-Тетуа был последним оставшимся в живых представителем вымерших племен, которые когда-то населяли восточное побережье Фату-Хивы. Он и сам не знал, сколько ему лет, но его морщинистая коричневая кожа выглядела так, словно ветер и солнце сушили ее вот уже сто лет. Он был одним из тех немногих среди жителей архипелага, кто еще помнил предания отцов и дедов о великом полинезийском вожде и боге Тики, сыне Солнца, - помнил и верил им.
Когда мы в ту ночь легли спать в нашей маленькой клетушке, мои мысли все еще были заняты рассказом старого Теи_Тетуа о Тики и о далекой заморской родине островитян. Приглушенный прибой аккомпанировал моим размышлениям, как будто голос самой седой старины хотел поведать что-то ночному мраку. Я не мог уснуть. Казалось, время перестало существовать и Тики во главе своей морской дружины выходит на вспененный прибоем берег. И вдруг меня осенило:
- Лив, тебе не кажется, что огромные каменные изваяния Тики, стоящие здесь в джунглях, очень напоминают таких же гигантов, которые остались стоять до наших дней в местах распространения древних культур Южной Америки?
Мне отчетливо послышались одобрительные потоки в гуле прибоя. Затем он постепенно затих – я уснул».

8

Задолго до того, как первые суда европейцев выбрались на просторы Тихого океана, другие люди на своих кораблях, быть может вовсе не похожих на корабли европейцев, бороздили воды величайшего

стр.115

океана. Они заселили все мало-мальски пригодные острова, они совершали путешествия, по сравнению с которыми прославленные в древности плавания финикийцев – сущий пустяк. И даже знаменитые викинги, изредка отваживавшиеся пересекать Атлантику, по сравнению с этими мореплавателями были не бог весть какими уж храбрецами. Несоизмеримы ведь расстояния!
Наука в ХХ веке начисто отмела давнюю гипотезу, будто бы острова Тихого океана – это остатки большого материка, затонувшего в результате геологической катастрофы, и что местные жители – потомки древнейшего населения этого материка. Если даже и существовал некогда такой материк, то в столь отдаленные времена, когда и людей-то на свете не было.
Но если население Полинезии, так же как и население всей Океании, пришлое, то откуда же оно пришло?
... От берегов Индонезии, вытесненные оттуда другими какими-то племенами, отправились навстречу солнечному восходу навстречу загадочному будущему предки народов, заселивших Полинезию. Долог был путь. Продвигаясь постепенно на восток, они совершенствовали и корабли и кораблевождение.
Первым из архипелагов Полинезии, куда попали устремившие свои взоры к восточному горизонту смельчаки, был архипелаг Таити. Здесь, на Таити (произошло это в V веке н.э.) мореплаватели обосновались надолго. Здесь, в основном, сложилась полинезийская культура, сформировались и верования полинезийцев. И отсюда, если считать Таити за голову спрута, протянувшего во все стороны восемь своих щупалец, шло по восьми направлениям заселение остальных островов Полинезии.
Так говорилось в тех книгах, которые прочел Хейердал. Правда, не совсем было ясно, каким все-таки путем шли в Полинезию «викинги Южных морей», как их называл отличный знаток истории полинезийцев, автор этой теории Те Ранги Хироа, положивший в основу своей аргументации туземные предания о переселенцах. Каков был их маршрут? Через Микронезию, как доказывал он, или южнее, вдоль берегов Новой Гвинеи? Не вполне было ясно, с помощью каких же средств полинезийским неолитическим племенам удалось то, что из-за противотечений и ветров, мешавших их передвижению, так и не сумел совершить ни один европейский парусник – путешествие на восток напрямую из Малайской области в Полинезию? Не очень укладывались в рамки этой теории и некоторые сходные черты и параллели в культуре различных прибрежных районов Америки и наиболее близко к ним расположенных островов Полинезии.
И тем не менее...
Полинезийцы пришли на свои острова с азиатского материка, напрямик с запада, - к этому сводился смысл объяснений Те Ранги Хироа. Подтверждаемая многими фактами, эта теория в тридцатых годах нашего века стала общепризнанной.

стр.116

9

История многих открытий начинается с «если». В конце концов не суть важно, что мысль, пришедшая Туру Хейердалу, сама по себе не была такой уж новой. Задолго до него нечто похожее высказывал миссионер-этнограф Эллис, утверждавший, что Полинезия была заселена с Востока.
Важно другое. Какой бы невероятной на первый взгляд мысль не представлялась, ибо во многом шла вразрез с принятыми до этого в науке взглядами, с выводами, к которым ученые пришли на основании долгих и кропотливых исследований, она вовсе не была сумасбродной! Уже хотя бы потому, что далеко не все факты объясняла господствующая теория и действительно существовали – не Хейердал первый это заметил – многообразные, иногда просто поразительные черты сходства и в языке и в культуре между Полинезией и Южной Америкой. А самое главное – не было в распоряжении науки точных документальных свидетельств о том, что расселение ранних полинезийцев шло именно так, как об этом говорил Те Ранги Хироа.
Итак, первое, что смутило Хейердала, был маршрут полинезийских расселений.
Вступим ли мы в противоречие с общепризнанными фактами и введем ли какие-нибудь новые принципы, так рассуждал он, если предположим, что предки полинезийцев, покинув восточную Азию, следовали не через микронезийское море, а вдоль азиатского побережья или по идущему на восток течению Куросиво? И поселились, где-то задержавшись на пути, в более высоких широтах Тихого океана. Что лишь оттуда попали они в Полинезию, на Гавайские острова, и что именно Гавайские острова, а вовсе не острова Общества стали центром их расселения?
Хейердал склонялся ко второму варианту. Суть его гипотезы сводилась к тому, что не прямо из Азии, а из Азии через Америку и, в конечном счете, не с запада, а с востока прибыли предки полинезийцев и что в формировании облика нынешних полинезийцев, их культуры (во всяком случае, на наиболее близко расположенных к побережью Америки тихоокеанских островах) некоторую роль сыграло, очевидно, находившееся уже здесь кое-где более раннее

стр.117

раннее население этих островов. По мысли Хейердала, оно попало туда из Перу, а возможно, и Эквадора, задолго до прихода будущих Полинезийцев.
... Он забросил накануне войны свои занятия зоологией, передал в университетский музей собранные им коллекции, а сам засел в библиотеках Европы, США, Канады. Потом поехал в Британскую Колумбию изучать быт местных индейцев, искать следы полинезийцев.
Когда уже после войны, он принялся излагать свою гипотезу специалистам, его и слушать не захотели. Полинезийцы пришли с востока? Давно доказано, что это не так, говорили ему. Первоначально на некоторые полинезийские острова, в частности на остров Пасхи, население прибыло из Южной Америки? Сущее фантазерство!
- Этого не может быть! – строго и внушительно сказал ему ученый-преученый старик. – И знаете почему? Они не могли попасть туда. У них не было лодок.
- А бальсовый плот? – возразил Хейердал.
- Попробуйте совершить на этом плоту плавание из Перу до тихоокеанских островов, - чуть усмехнувшись, ответил старый ученый. Попробуйте!..
Плавание, как известно, было совершено. Оказалось, что древнеперуанский плот вполне пригоден для дальних океанских походов. Оказалось, что на подобном плоту, доверившись течениям, можно добраться из Перу в Полинезию.
Являлось ли плавание «Кон-Тики» только лишь свидетельством превосходных мореходных качеств древнеперуанских плотов?

10

Эксперимент в области гуманитарных знаний, да еще такой, при котором на карту поставлена жизнь, - подобное даже в наше время встречается не так уж часто. Героический опыт, проделанный Хейердалом и его мужественными спутниками, подтвердил: да, на бальсовых плотах древние жители Перу могли доплыть в Полинезию, могли попасть на остров Пасхи и на любой другой остров.
Но плавали ли? Уходили ли вообще далеко в море? Плавали ли они, допустим, хотя бы к Галапагоссам – наиболее близким островам? А если плавали, то каким образом справлялись с неблагоприятными ветрами и неблагоприятными течениями? Как возвращались назад?
Первый бальсовый плот, увиденный европейцами, шел, если верить свидетельству очевидцев, против ветра и против сильного течения. На нем находился груз по меньшей мере в тридцать тонн, и сложный мореходный маневр осуществлялся отнюдь не с помощью весел; да это и практически было бы невозможно на широком бревенчатом плоту с двадцатью пассажирами и таким основательным грузом.
С помощью чего же?
С помощью гуар.

стр.118

Что такое гуары?
Особого вида деревянные килевые доски, которые просовывали в пазы между бревнами плота. Только и всего? Да, только и всего. Если, конечно, учесть, что все гениальное – просто.
О гуарах Хейердал и его спутники знали еще тогда, когда плыли на «Кон-Тики». Но, хотя у них и были гуары, легче им не стало: против ветра плот у них не шел. Приводить его к течению тоже нельзя было – из-за этого их путешествие чуть не закончилось трагически.
Означало ли это, что гуары – вещь малонадежная?
Представьте себе, что в вашем распоряжении бальсовый плот и гуары – прямоугольные доски с рукояткой на одном конце. Всякая попытка грести или править гуарой заранее обречена на неудачу. Их следует поднимать и опускать вертикально вниз, между бревнами.
Но какое это имеет отношение к движению плота?
Имеет, и самое непосредственное. Секрет – в правильном и одновременном маневрировании парусом и гуарами.
А что значит «правильно»? Попробуйте разберитесь в этом, если плот то не идет вовсе, то, словно норовистая лошадка, становится чуть ли не дыбом в результате ваших манипуляций. И вы не знаете толком (секрет ведь давно утерян!), как его усмирить.
Остается только одно: вооружиться терпением и продолжать опыт.
Все же после многих попыток, в 1953 году, не раз и не два искупавшись в водах залива Плаяс в Эквадоре, Хейердал и его помощники овладели этим искусством. Оказалось, что, изменяя погруженную площадь гуар (при этом меняется соотношение сопротивляемости носа и кормы ветру) бальсовый плот с его двойной мачтой и прямым парусом можно направлять по любому курсу. В том числе и против ветра.
Нет, не зря древние перуанцы, которые, между прочим, отлично знали долбленки и другие суда, предпочитали им всем свои бальсовые плоты!

11
Сайт создан в системе uCoz