АРКАДИЙ МАКЕЕВ

(*260) Уильям Дампир родился в Лондоне и в молодости служил матросом на торговых судах в северной Атлантике и в Индийском океане. Это было время, когда «владычица морей» прочно вставала на все свои четыре львиные лапы. В 1673 году Дампир был завербован солдатом в Вест-Индию, потом служил надсмотрщиком на плантациях Ямайки и лесоразработках Юкатана. Здесь он прошел свою «высшую школу» и, решив, что после нее можно заняться «настоящим делом», очутился прямо в гнезде знаменитых карибских флибустьеров. Эти джентльмены удачи были достойными преемниками сэра Френсиса Дрейка, сэра Уолтера Рэли и других великих пиратов шестнадцатого века. Но уж давно не было в живых королевы Елизаветы… Пиратам приходилось худо, и чем дальше, тем хуже. Сперва они были вынуждены перебазироваться в Африку, но их оттуда выкурили. Тогда, еще раз перейдя Атлантику, они обогнули мыс Горн и явились в Тихом океане. Это были Каули, Дампир, Дэвис, Уэфер, Рингроуз и Джон Кук. Здесь было привольно: европейские державы почти не имели военных кораблей за мысом Горн. Добыча доставалась шутя, джентльмены не мелочились. Но Тихий океан, огромный и совершенно не исследованный, лежал перед ними и манил их своей неизвестностью. Трудно сказать, что было причиной их внезапного бегства, но в один прекрасный день все они подняли паруса и устремились на запад.

(*261) Дампиру посчастливилось – он открыл Австралию. Правда, после голландцев, но зато он открыл ее для Англии. С таким призом можно было возвращаться в Лондон. Что испытывал Дампир, когда после почти двадцатилетних скитаний подходил к берегам Туманного Альбиона? Его не повесили. Его зачислили офицером королевского флота. И здесь-то (от лондонских туманов, что-ли?) у Дампира вдруг прорезался незаурядный писательский талант. Книга, в которой он описал свои подвиги, произвела сенсацию. Но Дампир не забыл и старых друзей: в те времена еще не было обычая приуменьшать или замалчивать достижения соратников. Дампир скорее преувеличил. Из его книги потрясенный мир узнал, что в 1687 году его друг и коллега Эдвард Дэвис на корабле «Удовольствие холостяка», взяв курс к югу от островов Галапагос, под 27 градусом южной широты увидел низкий песчаный берег. Берег тянулся к западу по крайней мере миль на двадцать. Что это было – «терра инкогнита аустралис» или только видение? Дэвис почему-то не высадился на берег, и еще четверть века открытая им земля оставалась загадкой.

Если бы Дэвис знал, что он открыл! С этого момента и до сегодняшнего дня идет непрекращающаяся война за Тихий океан. Она идет в тиши уединенных кабинетов и на международных научных конференциях, на полях археологических раскопок и в тысячах научных статей, толстых монографий и совсем скромных публикаций. Уже давно не бороздят моря чернопарусные фрегаты и только в песнях остались жить флибустьеры, а война за Тихий океан идет все с той же флибустьерской решимостью и отвагой, с артиллерийскими перестрелками, с внезапным захватом островов и тяжелыми абордажными боями. То, что происходит сейчас вокруг Тихого океана, давно переросло рамки научной дискуссии, ибо в дело включились десятки популяризаторов, а за ними движутся многомиллионные армии читателей.

А посему автор, прежде чем высказывать какие-либо мнения, считает необходимым сжато, но достаточно полно изложить те факты, которые нам известны на сегодняшний день. Это освободит читателя от власти авторитетов и поможет ему судить самостоятельно – может быть, даже вразрез с мнением автора.

Итак, Земля Дэвиса… Лишь в 1721 году нидерландская вест-индская компания послала на поиски этой земли три корабля под командованием адмирала Якоба Роггевена. Мореплаватели бывают удачливыми и неудачливыми. Дампир был удачливым мореплавателем, Роггевен был неудачником. Его очень дорогостоящая экспедиция кончилась тем, что он потопил все три своих корабля. Но самое горькое разочарование ожидало его 6 апреля 1722 года, в первый день Пасхи: там, где прежде простиралась обширная Земля Дэвиса, Роггевен увидел лишь маленький скалистый островок. Какие-то статуи торчали на берегу. На их головах были большие красные корзины. Перед статуями горели костры и сидели на корточках островитяне. Они сидели, склонив головы, «а затем складывали руки и раскачивали таковые вверх и вниз». Когда взошло солнце, дикари простерлись ниц. Они не выказывали ни малейшей враждебности, у них, видимо, вообще не было оружия. Но адмирал с домады все же велел шарахнуть по ним из пушки. Он не знал, что только благодаря этому жалкому островку его имя войдет в историю географических открытий, пожалуй, прочнее, чем имя счастливчика Дампира…

Надо знать, с какой тщательностью просеивается сейчас буквально каждое слово его «дневника», а в особенности – красочных записок его спутника Карла Фридриха Беренса (это был бравый немецкий солдат на голландской службе); с каким благоговением переносится из одной статьи в другую беренсово описание островитян, которые «колеру были коричневого, наподобие испанцев, но находились среди них и более черные и даже совсем белые, а также немало красных, как бы обгоревших на солнце. Уши у них были такие длинные, что свисали до плеч; некоторые носили в ушах в виде особого украшения белые клубни».

Эти свидетельства в самом деле бесценны. Потому что дальше начинается нечто странное. Правда, еще один раз европейцы как будто бы застали остров в прежнем виде. Это была экспедиция Фелипе Гонсалеса, которого вице-король Перу отправил для присоединения Пасхи к испанской короне. Статуи по-прежнему стояли на своих длинных каменных платформах «аху», (*262) спиной к океану. На их головах были все те же многотонные цилиндры из красного вулканического туфа (Роггевен издали принял их за корзины). Хотя испанцы ни разу не видели поклонения статуям, зато они обнаружили на острове письменность. Это их почему-то не удивило, хотя до сих пор о ней не знали. Но Гонсалес сообразил, что в таком случае комедию можно разыграть по всем правилам и даже состряпать «грамоту признанных вождей, или кациков, подписанную их собственными письменами, в подтверждение того, что они во всем согласны и всем довольны». Комедия была разыграна. Вождям объяснили, что Карл III, католичнейший король испанский, оказывает им августейшую милость, прибирая к рукам их недостойный остров. «И вожди начертали письмена в рукописи, их подлинность и достоверность засвидетельствована секретарем экспедиции сеньором Антонио Ромеро». Сомневаться не приходится – подписи подлинные !

Это было в 1770 году, 19 ноября. А 11 марта 1774 года к Пасхе подошли «Резолюшн» и «Адвенчер». Сам Джеймс Кук на берег не сошел – был болен. Но его спутники были поражены – остров являл картину полного запустения. Большинство статуй были свергнуты со своих «аху», и никто не собирался их поднимать. 600-700 голодных, испуганных людей – вот все, что осталось от многотысячного (по свидетельству Роггевена) населения острова. «Колеру» они были все одинакового. Переводчик Кука, таитянин, с трудом понимал местную речь (полинезийские диалекты различаются на разных островах), но все же понял, что свергнутые статуи изображают умерших королей или вождей.

У этих жалких дикарей были короли? В их честь воздвигали монументы? Невероятно! На острове совсем нет деревьев, чтобы сделать рычаги; пожалуй, здесь даже не из чего свить канаты. Египетские пирамиды поражают нас своими размерами, но там хоть были и рычаги, канаты, и металлические орудия. Кук пришел к выводу, что статуи сделаны очень давно и не этими жалкими дикарями. Еще точнее выразил это мнение Лаперуз, посетивший Пасху незадолго до своей загадочной гибели: «Все находящиеся там памятники сооружены, по-видимому, в отдаленнейшие времена. Должно быть, они стоят на кладбище, так как вокруг много человеческих костей. Без сомнения, теперешняя форма правления этого народа сравняла все классы и сословия: между ними нет такого главаря, который имел бы настолько большое влияние, чтоб люди стали с огромною затратою сил воздвигать статуи в его честь». Лаперуз бежал от революции. Гибель древней культуры Пасхи навела его на печальные размышления о судьбах французского дворянства…

А статуи были колоссальны. Самые высокие из них достигали двенадцати метров (четырехэтажный дом!). В каменоломнях вулкана Рано-Рараку уже шла работа над двадцатиметровой статуей (семиэтажный дом!). И эту громадину собирались перенести на руках за несколько километров к побережью, установить на «аху» да еще поднять ей на голову двенадцатитонный красный цилиндр! Но работы в каменоломнях прервались, и прервались внезапно. Некоторые статуи были почти готовы, даже отшлифованы, лишь каменная «пуповина» соединяла их со скалой. Что же произошло? Почему идолов начали свергать? Лисянский в 1804 году еще видел в бухту Кука четыре стоящие статуи, а в Винапу – семь. Коцебу в 1816 году застал в Винапу только две, а в бухте Кука – ни одной. В 1838 году Дю Пти-Труа видел севернее бухты Кука девять последних статуй. Когда в 1864 году первый европеец, миссионер Эжен Эйро, поселился на острове, все идолы были уже сброшены с «аху». Остались стоять только те, которые по плечи врыты в землю на пологом склоне вулкана Рано-Рараку. Оживленной компанией они как бы спускаются к морю. Их тоже пытались вырыть, но не сумели.

Сами островитяне могли рассказать о себе не очень много. «Родившись, мы начинаем есть кумара, - сообщили они. – Потом мы продолжаем есть кумара и под конец умираем». В этой счастливой философии жизни ценным было только то, что сладкий картофель (батат) известен островитянам под американским названием «кумара». Родина его – тоже Америка. Впрочем, под тем же индейским названием он распространен по всей Полинезии.

О статуях островитяне рассказывали больше, но противоречиво. Одни говорили, что раньше все «моаи» (так называются статуи) стояли в одном месте, а потом по (*263) приказу бога Маке-Маке разошлись по всему острову и встали на «аху». Другие говорили, что в прежние времена существовала магическая сила «мана», которая и помогала передвигать «моаи» на большие расстояния. На южном склоне Рано-Рараку, говорили третьи, жила старуха, варившая обед для каменотесов. Она-то и владела таинственной силой «мана». Однажды каменотесам кто-то принес свежих омаров, те их съели, а старухе не оставили. Старуха обиделась, повалила все статуи и прекратила работы в каменоломнях. Нет, говорили четвертые, дело было совсем не так! Однажды на острове появился немой старик. Он знаками объяснил, что хотел бы поесть куриных голов, но никто не угостил его этим лучшим пасхальским лакомством. Старик заночевал в одной хижине, а ночью все были разбужены страшным грохотом: старик, оказывается, не спал – он изо всех сил топал по полу ногами. Утром островитяне увидели, что все «моаи» упали со своих «аху».

Было ясно, что подобные моралистические истории сочинены позднее действительных событий, о которых островитяне просто ничего не знают. Это гораздо менее удивительно, чем может показаться. Эден Эйро, первый европеец, освоивший пасхальский язык, поселился там в 1864 году. А в 1862 году островитян постигло несчастье – набег перуанских пиратов, охотившихся за рабами для добычи гуано у побережья Чили. Почти все взрослые мужчины были увезены. Тепано Жоссан, епископ Таити, заявил протест, который поддержали правительства Англии и Франции. Около ста оставшихся в живых островитян удалось вернуть. Но они в дороге заразились оспой, и до Пасхи добралось лишь 15 человек, которые и занесли на остров эпидемию. Оспа косила островитян, мертвых некому было хоронить. Когда брат Эден Эйро прибыл на Пасху, там осталось в живых лишь 111 человек. Остров, по существу, заселялся заново – в основном, таитянами. Сейчас его жители говорят на таитянском диалекте, на этом же диалекте ведется обучение в школе. Но уже и первые ученые-исследователи (да в сущности, и первые миссионеры, исключая, может быть, Эйро) имели дело не с коренным, а со смешанным населением. Доживали свой век лишь десятка два стариков, которые действительно могли что-то помнить. Так Рапа-Нуи (это настоящее, полинезийское название Пасхи) превратился в остров загадок.

Неудивительно, что укрепилось мнение о большой древности его культуры, освященное авторитетами Кука и Лаперуза. Академик В.А.Обручев относил ее даже к концу ледникового периода. Но письменность! Эти странные дощечки «кохау ронго-ронго», сплошь покрытые иероглифами, - как они могли сохраниться от ледникового периода? Более того: был найден обломок европейского весла из ясеня, покрытый рапануйскими иероглифами. Значит, письменность жива?

Первое (и, по мнению автора, наиболее разумное) сообщение о письменности пасхальцев сделал все тот же Эжен Эйро. «Во всех их домах, - писал он генералу духовной конгрегации, - можно увидеть деревянные дощечки или палки, покрытые всякого рода знаками, изображающими неизвестных на острове животных; эти знаки туземцы чертят острым камнем. У каждой фигуры есть свое название; но так как туземцы придают этим дощечкам мало значения, я склонен думать, что эти знаки – пережиток примитивной письменности – для них ныне стали традицией, которую сохраняют, не доискиваясь ее смысла. Туземцы не умеют ни читать, ни писать».

Эжена Эйро обвиняли (и теперь обвиняют) в том, что он якобы велел сжигать «дьявольские дощечки». У иных авторов получается, будто он разводил на острове целые костры из «бесценных памятников самобытной письменности». Это, конечно, фантазия: все же был не XVI, а XIX век! Конечно, борясь с «язычеством», брат Эйро боролся и с дощечками. Но не менее энергично боролся он с деревянными божками островитян, которые уж наверняка были идолами. Однако прибывшие позднее миссионеры Руссель и Зумбом божков застали в полном здравии, а дощечки исчезли. В чем дело? Позднейшие исследователи, хорошо изучившие психологию жителей Пасхи, уверенно говорят, что островитяне не могли сжечь дощечки. Но старики, хранившие старые традиции, спрятали эти дощечки от молодежи, перешедшей в новую веру. Почти у каждого старика был какой-то тайник в бесчисленных пещерах острова, и, умирая, он не открывал секрета своим детям. Молодые пасхальцы охотно ищут эти тайники, но редко находят. Впрочем, дощечки «ронго-ронго» все равно не могли (*264) уцелеть: во влажном климате Пасхи дерево слишком быстро превращается в труху.

Сохранились лишь те немногие дощечки, которые попали в руки миссионеров, а от них – к епископу Жоссану. Они же и предприняли первые попытки дешифровки. Но об этом будет речь впереди.

Уже первых европейских мореплавателей весьма занимало, как вообще попали жители Океании на свои острова. Естественно, одна из первых гипотез предполагала, что бог сотворил их прямо на островах. Но она не всех удовлетворила. Пожалуй, не вызывала особенных споров только Меланезия («Черные острова»). Эти острова в западной части океана вплотную примыкают к Индонезии, достаточно близки и к Австралии, и к Азии. И хотя их жители не похожи ни на австралийцев, ни на азиатов, а более всего напоминают негров Африки, все же было ясно, что они пришли откуда-то с материка.

Но между островами Фиджи и Самоа проходит резкая граница. Фиджи – последний «черный архипелаг», далее на восток на огромных пространствах Тихого океана от Гаваев на севере и до уединенной Пасхи на юго-востоке раскинулась Полинезия («многочисленные острова»). У полинезийцев довольно светлая кожа. Внешне они иногда до того похожи на европейцев, что некоторые связывали их происхождение с исчезнувшим флотом Александра Македонского. Этот огромный флот под командой Неарха действительно в 323 году до н.э. пошел в Индию – и до сих пор о нем нет никаких известий. Гипотезу обычно приводят в качестве курьеза, хотя и в самом деле пока неясно, образовался ли полинезийский тип только от смешения монголоидной и экваториальной рас, или же тут не обошлось без какой-то «кавказоидной» примеси.

Но как эти негро-монголо-кавказоиды очутились на островах? От Азии они отрезаны черной Меланезией, от Америки – огромными пространствами пустынного океана. Других вариантов как будто нет. Кроме одного. Ведь в самом деле странно, что по всей Полинезии говорят на диалектах одного языка, имеют общих богов, общие предания, общую материальную культуру, хотя жители одного острова часто вообще ничего не знают о соседних островах. А тут еще объявилась эта Пасха с ее письменностью и монументальными статуями! Выходит, у «дикарей», не знающих ни металлов, ни даже гончарства, некогда была цивилизация!

Так возникла гипотеза Пацифиды (от Pacific – Тихий океан) – огромного затонувшего материка, остатками которого являются острова Полинезии. Геологические данные как будто бы подтверждали это. Тихий океан окружен огненным кольцом вулканов, что свидетельствует о недавних движениях земной коры; берег Юго-Восточной Азии продолжает медленно погружаться; доказано, что Австралия, Новая Зеландия, Новая Гвинея, Индонезия когда-то составляли одно целое и соединялись с Азией; почему не могло быть нечто подобное и в центре Тихого океана? Многие виды растений, насекомых, пресмыкающихся распространены по всем островам Полинезии, - ясно, что они не могли перебраться вплавь с острова на остров. И, наконец, кораллы! Еще Дарвин во время путешествия на корабле «Бигль» понял, что Тихий океан – огромная зона погружения. Коралловые острова окружены очень большими глубинами, но ведь кораллы не могут жить глубже 40-50 метров. Значит, когда-то здесь было мелко. Дно опускалось, и кораллы надстраивали свои колонии. Так выросли двух- и трехкилометровые столбы коралловых островов.

Гипотезу затонувшей Пацифиды поддерживал знаменитый французский мореплаватель Дюмон-Дюрвиль. Английский этнограф Макмиллан Браун посвятил ей свою книгу «Загадки Тихого океана». Пацифида, несомненно, обладала не менее высокой культурой, чем Атлантида. Центр этой культуры, видимо, находился в части материка, где мы и находим ее остатки на острове Пасхи. Каменные статуи (правда, несколько иного стиля) обнаружены также на Маркизских островах, ближайших к Пасхе. На крохотном необитаемом островке Питкерн, когда там высадился взбунтовавшийся экипаж «Баунти», тоже видели какие-то статуи. К сожалению, матросы столкнули их в воду…

Посетив Пасху, Макмиллан Браун пришел к выводу, что эта высокая вулканическая вершина древнего материка была чем-то вроде могильника или огромного мавзолея. Здесь обитатели Пацифиды хоронили своих могущественных и властных вождей, облик которых изображают надменные лица (*265) статуй. Макмиллану Брауну удалось записать у пасхальцев предания, что когда-то их остров был частью большой земли. Великан Уоке, который своим жезлом может поднимать и сокрушать острова, однажды разгневался и уничтожил большую землю. Но жезл Уоке сломался о горы Рапа-Нуи. Отсюда пошло и другое местное название острова – Те Пито о те Хенуа («Пуп Земли»).

Разве не видел здесь Дэвис еще в 1687 году весьма обширную сушу? И что же другое, как не новые толчки землетрясений, сбросило все статуи с пьедесталов? Прекрасные мощеные дороги острова (по которым не на чем было ездить!) уводили прямо в океан. Макмиллан Браун не сомневался, что остров продолжает погружаться…

Тогда-то впервые вспомнили и о загадочных каменных изваяниях Тиагуанако. Так что идея древних связей Пасхи с Южной Америкой возникла задолго до Хейердала. Правда, тогда все выглядело наоборот: не перуанцы пришли на Пасху, а жители Пацифиды колонизовали побережье Перу и оставили в Андах памятники своей культуры. Статуи Пасхи и Тиагуанако уже и тогда сравнивали, измеряли, находили «несомненное сходство». Хотя более трезвые наблюдатели и замечали, что эти статуи имеют лишь то общее, что и те и другие сделаны из камня и больших размеров.

Спор едва начал разгораться, когда Пацифида вдруг бесславно затонула. Ее погубили те же кораллы, которые сыграли не последнюю роль в ее рождении. В самом деле: с какой скоростью надстраивают кораллы свои колонии? Чрезвычайно медленно. Сколько же лет понадобилось им, чтоб выстроить столбы высотой в 2-3 километра? Сотни миллионов лет. Нет сомнения, что опускания дна были очень медленными, а не катастрофическими, и начались в столь отдаленные времена, когда уже были растения, насекомые, пресмыкающиеся, но человеком еще и не пахло на Земле. Более точные океанографические исследования полностью подтвердили это. В частности, работы Чабба показали, что остров Пасхи геологически стабилен и за последний миллион лет «не понизился ни на ярд». Мощеные дороги острова, оказывается, не имели продолжения под водой. А легенда о великане Уоке, сокрушившем континент, была создана не без участия самого Макмиллана Брауна. Англичанин, видимо, задавал слишком прозрачные наводящие вопросы, забыв, что он не перед научной аудиторией, а в гостях у людей каменного века. Вежливые островитяне, желая угодить гостю, на ходу сочинили то, что он хотел. Позднее эта легенда действительно вошла в местный фольклор.

Так погибла Пацифида, а вместе с нею надолго были похоронены полинезийско-американские связи. Вокруг острова загадок веяли новые ветры. Еще в 1888 году остров был присоединен к владениям Чили и отдан в эксплуатацию скотоводческой фирме. Там поселился таитянский овцевод Салмон и чилийский метеоролог Мартинес. Они записали новые и чрезвычайно интересные легенды острова. Некоторые из них повествуют о борьбе «длинноухих» и «короткоухих» и выглядят настолько правдоподобно, что по ним и теперь пытаются реконструировать подлинную историю Пасхи. Но эти легенды (как и всякие легенды) имеют варианты. Оттого реконструкции разных авторов существенно отличаются друг от друга. Здесь стоит привести два варианта реконструкций, которые играют не последнюю роль в научном споре, разгоревшемся вокруг Тихого океана.

Традиционный вариант

Вождь Хоту-Матуа жил в далекой земле Марае-Ренга, На Хиве (Маркизские острова). Здесь был очень жаркий климат и стояли огромные статуи – моаи. После смерти отца, в результате борьбы за власть (другая версия – после поражения в войне с соседним вождем) Хоту-Матуа был вынужден покинуть родину. Он снарядил большие ладьи – свыше сотни человек в каждой. Одной ладьей командовал он сам, другой – вождь Туу-ко-Иху, женатый на его сестре. Плавание продолжалось два месяца и закончилось высадкой на Рапа-Нуи в бухте Анакена, что значит «Август». По одной версии, Хоту-Матуа встретил на острове какого-то человека (одного!), но, видимо, это тоже был полинезиец, так как он присоединился к прибывшим.

Хоту-Матуа привез с собой 67 дощечек «ронго-ронго». Он стал первым королем острова. Когда он умер, его старший сын Туу-ма-Хеке вернулся на Хиву. А на Пасхи стал править командир второй ладьи Туу-ко-Иху. Однако затем верховными вождями («королями» – арики) становились только прямые потомки Хоту-Матуа.

При Туу-ко-Иху на остров прибыли (*266) новые поселенцы – «длинноухие». Они прибыли без женщин, обосновались на небольшом полуострове Поике, отгородившись оборонительным рвом. Каким-то образом власть постепенно перешла к ним в руки. «Длинноухие» поработили людей Хоту-Матуа («короткоухих»), заставили их высекать гигантские статуи, отрывая от полевых работ. Маленький остров, видимо, уже не мог прокормить выросшее население. Из домашнего скота там были только курица и свинья, а из дичи – земляная крыса. Развилось людоедство. Когда один из «длинноухих», некто Ко Ита, съел сразу тридцать детей, поднялось восстание.

«Длинноухие» укрепились на своем полуострове. Оборонительный ров они наполнили сухой травой, намереваясь заманить туда «короткоухих» и зажарить. Но жена одного «длинноухого» выдала их замысел. На рассвете было произведено нападение с тыла, и «длинноухие» сами погибли в огне. Уцелели только двое. Один был тут же убит, а второго, по имени Оророине, почему-то помиловали. Именно его представляют деревянные статуэтки «моаи-кавакава»: худой человек с выступающими ребрами, острой бородкой, орлиным носом и свисающими до плеч ушами. Оророине – не вымышленное лицо, он действительно жил восемь поколений назад, и от него ведут происхождение некоторые современные жители Пасхи.

Вариант Хейердала.

Полинезийцы («короткоухие») прибыли на Пасху не с Хоту-Матуа, а с одним только Туу-ко-Иху. Прибыв, они обнаружили, что остров заселен другим народом, «длинноухими». Именно этих «длинноухих» и привел Хоту-Матуа, и не из Полинезии, а откуда-то с востока, со стороны Америки, из страны «Марае тое хау» (возможно: «место погребения предков»). В этой стране стояли большие каменные статуи и было так жарко, что временами палящее солнце уничтожало всю растительность. Плавание «длинноухих» продолжалось 120 дней, пока они не достигли Пасхи, где сразу же начали возводить привычные им статуи. Кроме того, они привезли с собою письменность – дощечки «ронго-ронго».

Прибывшие позднее «короткоухие» 200 лет помогали им строить «аху» и высекать «моаи». Но затем мирное сосуществование сменилось кровавой распрей, и все «длинноухие» погибли в оборонительном рву на полуострове Поике, где был разожжен громадный костер. В живых оставили только одного из них. Полсе чего продолжалась усобица уже среди «короткоухих», а истуканы были повалены с помощью канатов и клиньев.

«Победителем оказался полинезиец, который не привык высекать статуи и строить из камня. От прошлого осталась только распространенная на острове деревянная фигура изможденного человека с острой бородкой, орлиным носом и длинными, до плеч мочками ушей. По словам пасхальцев, так выглядели люди, которых их предки застали на острове и сожгли во рву Поике».

Что можно сказать об этих вариантах? По-видимому, оба они имеют равное право на существование. Вариант Хейердала содержит то неудобство, что Хоту-Матуа оказывается у него предводителем «длинноухих», в то время как все остальные легенды единогласно утверждают: (*267) после избиения «длинноухих» была восстановлена власть вождей из рода Хоту-Матуа. Вероятно, Хейердал использовал какой-то очень редкий и скорее всего искаженный вариант легенды. Впрочем, к легендам нельзя относиться как к точным историческим источникам. Существуют и такие варианты, будто письменность привез вовсе не Хоту-Матуа, а предводитель «длинноухих» Хинелилу, который был человеком великого ума и писал «ронго-ронго» на привезенной им бумаге. Когда бумага износилась, из банана сделали новую; когда и эта стала изнашиваться, «ронго-ронго» переписали на дощечки. Но эта совсем уж неудобная версия редко фигурирует в научной литературе. Чаще ссылаются на версии удобные: Хейердал – на свою, его противники – на свою.

Надо иметь в виду еще вот что. Легенды говорят о борьбе «ханау-еепе» и «ханау-момоко». Первое название было переведено как «длинное ухо», видимо, потому, что «епе» по-рапануйски – «ухо», а у статуй действительно длинные уши, да и Роггевен сообщал о людях с длинными ушами, потом внезапно исчезнувших. Соответственно второе название стали истолковывать как «короткое ухо». Лишь много позже выяснилось, что это совершенно неправильный перевод. Прежде всего, ухо – «епе», а не «еепе». Кроме того, в рапануйском языке определение всегда стоит после определяемого. «Еепе» значит «толстый, дородный». Таким образом, легенды говорили о борьбе «толстых людей» и «тощих людей». Но, видимо, под влиянием европейских «переводчиков», сами островитяне стали связывать «касту толстых» также и с «длинным ухом» («епе ророа» по-рапануйски). Мы уже видели на примере М.Брауна, как легко воспринимают пасхальцы любые легенды европейского происхождения. Так что установить теперь, кто в действительности был «длинноухим», а кто не был – практически невозможно.